Вот это оно и есть - бригада. Начальник и в рабочий-то час работягу не сдвинет, а бригадир и в перерыв сказал работать, значит работать. Потому что он кормит, бригадир. И зря не заставит тоже. По гудку если раствор разводить, так каменщикам - стой?
Вздохнул Шухов и поднялся.
-- Пойти лед сколоть.
Взял с собой для лЈду топорик и метелку, а для кладки -- молоточек
каменотесный, рейку, шнурок, отвес.
Кильдигс румяный посмотрел на Шухова, скривился -- мол, чего поперед
бригадира выпрыгнул? Да ведь Кильдигсу не думать, из чего бригаду кормить:
ему, лысому, хоть на двести грамм хлеба и помене -- он с посылками проживет.
А все же встает, понимает. Бригаду держать из-за себя нельзя.
-- Подожди, Ваня, и я пойду! -- обзывает.
Небось, небось толстощекий. На себя б работал -- еще б раньше поднялся.
(А еще потому Шухов поспешил, чтоб отвес прежде Кильдигса захватить,
отвес-то из инструменталки взят один.)
Павло спросил бригадира:
-- Мают класть утрЈх? Ще одного нэ поставимо? Або раствора нэ выстаче?
Бригадир насупился, подумал.
-- Четвертым я сам стану, Павло. А ты тут -- раствор! Ящик велик,
поставь человек шесть, и так: из одной половины готовый раствор выбирать, в
другой половине новый замешивать. Чтобы мне перерыву ни минуты!
-- Эх! -- Павло вскочил, парень молодой, кровь свежая, лагерями еще не
трепан, на галушках украинских ряжка отъеденная. -- Як вы сами класть, так я
сам -- раствор робыть! А подывымось, кто бильш наробэ! А дэ тут найдлинниша
лопата?
Вот это и есть бригада! Стрелял Павло из-под леса да на районы ночью
налетывал -- стал бы он тут горбить! А для бригадира -- это дело другое!
Вышли Шухов с Кильдигсом наверх, слышат -- и Сенька сзади по трапу
скрипит. Догадался, глухой.
На втором этаже стены только начаты кладкой: в три ряда кругом и редко
где подняты выше. Самая эта спорая кладка -- от колен до груди, без
подмостей.
А подмости, какие тут раньше были, и козелки -- всЈ зэки растащили: что
на другие здания унесли, что спалили -- лишь бы чужим бригадам не досталось.
Теперь, по-хозяйски ведя, уже завтра надо козелки сбивать, а то остановимся.
Далеко видно с верха ТЭЦ: и вся зона вокруг заснежЈнная, пустынная
(попрятались зэки, греются до гудка), и вышки черные, и столбы заостренные,
под колючку. Сама колючка по солнцу видна, а против -- нет. Солнце яро
блещет, глаз не раскроешь.
А еще невдали видно -- энергопоезд. Ну, дымит, небо коптит! И --
задышал тяжко. Хрип такой больной всегда у него перед гудком. Вот и загудел.
Не много и переработали.
-- Эй, стака'новец! Ты с отвесиком побыстрей управляйся! -- Кильдигс
подгоняет.
-- Да на твоей стене смотри лЈду сколько! Ты лед к вечеру сколешь ли?
Мастерка-то бы зря наверх не таскал, -- изгаляется над ним и Шухов.
Хотели по тем стенкам становиться, как до обеда их разделили, а тут
бригадир снизу кричит:
-- Эй, ребята! Чтоб раствор в ящиках не мерз, по двое станем. Шухов! Ты
на свою стену Клевшина возьми, а я с Кильдигсом буду. А пока Гопчик за меня
у Кильдигса стенку очистит.
Переглянулись Шухов с Кильдигсом. Верно. Так спорей.
И -- схватились за топоры.
И не видел больше Шухов ни озера дальнего, где солнце блеснило по
снегу, ни как по зоне разбредались из обогревалок работяги -- кто ямки
долбать, с утра недодолбанные, кто арматуру крепить, кто стропила поднимать
на мастерских. Шухов видел только стену свою -- от развязки слева, где
кладка поднималась ступеньками выше пояса, и направо до угла, где сходилась
его стена и Кильдигсова. Он указал Сеньке, где тому снимать лед, и сам
ретиво рубил его то обухом, то лезвием, так что брызги льда разлетались
вокруг и в морду тоже, работу эту он правил лихо, но вовсе не думая. А думка
его и глаза его вычуивали из-подо льда саму стену, наружную фасадную стену
ТЭЦ в два шлакоблока. Стену в этом месте прежде клал неизвестный ему
каменщик, не разумея или халтуря, а теперь Шухов обвыкал со стеной, как со
своей. Вот тут -- провалина, ее выровнять за один ряд нельзя, придется ряда
за три, всякий раз подбавляя раствора потолще. Вот тут наружу стена пузом
выдалась -- это спрямить ряда за два. И разделил он стену невидимой метой --
до коих сам будет класть от левой ступенчатой развязки и от коих Сенька
направо до Кильдигса. Там, на углу, рассчитал он, Кильдигс не удержится, за
Сеньку малость положит, вот ему и легче будет. А пока те на уголке будут
ковыряться, Шухов тут погонит больше полстены, чтоб наша пара не отставала.
И наметил он, куда ему сколько шлакоблоков класть. И лишь подносчики
шлакоблоков наверх взлезли, он тут же Алешку заарканил:
-- Мне носи! Вот сюда клади! И сюда.
Сенька лед докалывал, а Шухов уже схватил метелку из проволоки
стальной, двумя руками схватил и туда-сюда, туда-сюда пошел ею стену драить,
очищая верхний ряд шлакоблоков хоть не дочиста, но до легкой сединки
снежной, и особенно из швов.
Взлез наверх и бригадир, и пока Шухов еще с метелкой чушкался, прибил
бригадир рейку на углу. А по краям у Шухова и Кильдигса давно стоят.
-- Гэй! -- кричит Павло снизу. -- Чи там е' жива людына навэрси?
Тримайтэ раствор!
Шухов аж взопрел: шнур-то еще не натянут! Запалился. Так решил: шнур
натянуть не на ряд, не на два, а сразу на три, с запасом. А чтобы Сеньке
легче было, еще прихватить у него кусок наружного ряда, а чуть внутреннего
ему покинуть.
Шнур по верхней бровке натягивая, объяснил Сеньке и словами и знаками,
где ему класть. Понял, глухой. Губы закуся, глаза перекосив, в сторону
бригадировой стены кивает -- мол, дадим огоньку? Не отстанем! Смеется.
А уж по трапу и раствор несут. Раствор будут четыре пары носить. Решил
бригадир ящиков растворных близ каменщиков не ставить никаких -- ведь
раствор от перекладывания только мерзнуть будет. А прямо носилки поставили
-- и разбирай два каменщика на стену, клади. Тем временем подносчикам, чтобы
не мерзнуть на верхотуре зря, шлакоблоки поверху подбрасывать. Как вычерпают
их носилки, снизу без перерыву -- вторые, а эти катись вниз. Там ящик
носилочный у печки оттаивай от замерзшего раствору, ну и сами сколько
успеете.
Принесли двое носилок сразу -- на Кильдигсову стену и на шуховскую.
Раствор парует на морозе, дымится, а тепла в нем чуть. Мастерком его на
стену шлепнув да зазеваешься -- он и прихвачен. И бить его тогда тесачком
молотка, мастерком не собьешь. А и шлакоблок положишь чуть не так -- и уж
примерз, перекособоченный. Теперь только обухом топора тот шлакоблок сбивать
да раствор скалывать.
Но Шухов не ошибается. Шлакоблоки не все один в один. Какой с отбитым
углом, с помятым ребром или с приливом -- сразу Шухов это видит, и видит,
какой стороной этот шлакоблок лечь хочет, и видит то место на стене, которое
этого шлакоблока ждет.
Мастерком захватывает Шухов дымящийся раствор -- и на то место бросает
и запоминает, где прошел нижний шов (на тот шов серединой верхнего
шлакоблока потом угодить). Раствора бросает он ровно столько, сколько под
один шлакоблок. И хватает из кучки шлакоблок (но с осторожкою хватает -- не
продрать бы рукавицу, шлакоблоки дерут больно). И еще раствор мастерком
разровняв -- шлеп туда шлакоблок! И сейчас же, сейчас его подровнять, боком
мастерка подбить, если не так: чтоб наружная стена шла по отвесу, и чтобы
вдлинь кирпич плашмя лежал, и чтобы поперек тоже плашмя. И уж он схвачен,
примерз.
Теперь, если по бокам из-под него выдавилось раствору, раствор этот
ребром же мастерка отбить поскорей, со стены сошвырнуть (летом он под
следующий кирпич идет, сейчас и не думай) и опять нижние швы посмотреть --
бывает, там не целый блок, а накрошено их, -- и раствору опять бросить, да
чтобы под левый бок толще, и шлакоблок не просто класть, а справа налево
полозом, он и выдавит этот лишек раствора меж собой и слева соседом. Глазом
по отвесу. Глазом плашмя. Схвачено. Следующий!
Пошла работа. Два ряда как выложим да старые огрехи подровняем, так
вовсе гладко пойдет. А сейчас -- зорче смотреть!
И погнал, и погнал наружный ряд к Сеньке навстречу. И Сенька там на
углу с бригадиром разошелся, тоже сюда идет.
Подносчикам мигнул Шухов -- раствор, раствор под руку перетаскивайте,
живо! Такая пошла работа -- недосуг носу утереть.
Как сошлись с Сенькой да почали из одного ящика черпать -- а уж и с
заскребом.
-- Раствору! -- орет Шухов через стенку.
-- Да-е-мо'! -- Павло кричит.
Принесли ящик. Вычерпали и его, сколько было жидкого, а уж по стенкам
схватился -- выцарапывай сами! Нарастет коростой -- вам же таскать
вверх-вниз. Отваливай! Следующий!
Шухов и другие каменщики перестали чувствовать мороз. От быстрой
захватчивой работы прошел по ним сперва первый жарок -- тот жарок, от
которого под бушлатом, под телогрейкой, под верхней и нижней рубахами
мокреет. Но они ни на миг не останавливались и гнали кладку дальше и дальше.
И часом спустя пробил их второй жарок -- тот, от которого пот высыхает. В
ноги их мороз не брал, это главное, а остальное ничто, ни ветерок легкий,
потягивающий -- не могли их мыслей отвлечь от кладки. Только Клевшин нога об
ногу постукивал: у него, бессчастного, сорок шестой размер, валенки ему
подобрали от разных пар, тесноватые.
Бригадир от поры до поры крикнет: "Раство-ору!" И Шухов свое:
"Раство-ору!" Кто работу крепко тянет, тот над соседями тоже вроде бригадира
становится. Шухову надо не отстать от той пары, он сейчас и брата родного по
трапу с носилками загонял бы.
Буйновский сперва, с обеда, с Фетюковым вместе раствор носил. По трапу
и круто, и оступчиво, не очень он тянул поначалу, Шухов его подгонял
легонько:
-- Кавторанг, побыстрей! Кавторанг, шлакоблоков!
Только с каждыми носилками кавторанг становился расторопнее, а Фетюков
все ленивее: идет, сучье вымя, носилки наклонит и раствор выхлюпывает, чтоб
легче нести.
Костыльнул его Шухов в спину разок:
-- У, гадская кровь! А директором был -- небось с рабочих требовал ?
-- Бригадир! -- кричит кавторанг. -- Поставь меня с человеком! Не буду
я с этим м...ком носить!
Переставил бригадир: Фетюкова шлакоблоки снизу на подмости кидать, да
так поставил, чтоб отдельно считать, сколько он шлакоблоков вскинет, а
Алешку баптиста -- с кавторангом. Алешка -- тихий, над ним не командует
только кто не хочет.
-- Аврал, салага! -- ему кавторанг внушает. -- Видишь, кладка пошла!
Улыбается Алешка уступчиво:
-- Если нужно быстрей -- давайте быстрей. Как вы скажете.
И потопали вниз.
Смирный -- в бригаде клад.
Кому-то вниз бригадир кричит. Оказывается, еще одна машина со
шлакоблоками подошла. То полгода ни одной не было, то как прорвало их. Пока
и работать, что шлакоблоки возят. Первый день. А потом простой будет, не
разгонишься.
И еще вниз ругается бригадир. Что-то о подъемнике. И узнать Шухову
хочется, и некогда: стену выравнивает. Подошли подносчики, рассказали:
пришел монтер на подъемнике мотор исправлять и с ним прораб по
электроработам, вольный.
Монтер копается, прораб смотрит.
Это -- как положено: один работает, один смотрит.
Сейчас бы исправили подъемник -- можно б и шлакоблоки им подымать, и
раствор.
Уж повел Шухов третий ряд (и Кильдигс тоже третий начал), как по трапу
прется еще один дозорщик, еще один начальник -- строительный десятник Дэр.
Москвич. Говорят, в министерстве работал.
Шухов от Кильдигса близко стоял, показал ему на Дэра.
-- А-а! -- отмахивается Кильдигс. -- Я с начальством вообще дела не
имею. Только если он с трапа свалится, тогда меня позовешь.
Сейчас станет сзади каменщиков и будет смотреть. Вот этих наблюдателей
пуще всего Шухов не терпит. В инженеры лезет, свинячья морда! А один раз
показывал, как кирпичи класть, так Шухов обхохотался. По-нашему, вот построй
один дом своими руками, тогда инженер будешь.
В ТемгенЈве каменных домов не знали, избы из дерева. И школа тоже
рубленая, из заказника лес привозили в шесть саженей. А в лагере
понадобилось на каменщика -- и Шухов, пожалуйста, каменщик. Кто два дела
руками знает, тот еще и десять подхватит.
Нет, не свалился Дэр, только споткнулся раз. Взбежал наверх чуть не
бегом.
-- Тю-урин! -- кричит, и глаза навыкате. -- Тю-рин!
А вслед ему по трапу Павло взбегает с лопатой, как был.
Бушлат у Дэра лагерный, но новенький, чистенький. Шапка отличная,
кожаная. А номер и на ней, как у всех: Б-731.
-- Ну? -- Тюрин к нему с мастерком вышел. Шапка бригадирова съехала
накось, на один глаз.
Что-то небывалое. И пропустить никак нельзя, и раствор стынет в
корытце. Кладет Шухов, кладет и слушает.
-- Да ты что?! -- Дэр кричит, слюной брызгает. -- Это не карцером
пахнет! Это уголовное дело, Тюрин! Третий срок получишь!
Только тут прострельнуло Шухова, в чем дело. На Кильдигса глянул -- и
тот уж понял. Толь! Толь увидал на окнах.
За себя Шухов ничуть не боится, бригадир его не продаст. Боится за
бригадира. Для нас бригадир -- отец, а для них -- пешка. За такие дела
второй срок на севере бригадиру вполне паяли.
Ух, как лицо бригадирово перекосило! Ка-ак швырнет мастерок под ноги! И
к Дэру -- шаг! Дэр оглянулся -- Павло лопату наотмашь подымает.
Лопату-то! Лопату-то он не зря прихватил...
И Сенька, даром что глухой, -- понял: тоже руки в боки и подошел. А он
здоровый, леший.
Дэр заморгал, забеспокоился, смотрит, где пятый угол.
Бригадир наклонился к Дэру и тихо так совсем, а явственно здесь
наверху:
-- Прошло ваше время, заразы, срока' давать! Ес-сли ты слово скажешь,
кровосос, -- день последний живешь, запомни!
Трясет бригадира всего. Трясет, не уймется никак.
И Павло остролицый прямо глазом Дэра режет, прямо режет.
-- Ну что вы, что вы, ребята! -- Дэр бледный стал -- и от трапа
подальше.
Ничего бригадир больше не сказал, поправил шапку, мастерок поднял
изогнутый и пошел к своей стене.
И Павло с лопатой медленно пошел вниз.
Ме-едленно...
Да-а. Вот она, кровь-то резаных этих... Троих зарезали, а лагеря не
узнать.
И оставаться Дэру страшно, и спускаться страшно. Спрятался за
Кильдигса, стоит.
А Кильдигс кладет -- в аптеке так лекарства вешают: личностью доктор и
не торопится ничуть. К Дэру он все спиной, будто его и не видал.
Подкрадывается Дэр к бригадиру. Где и спесь его вся.
-- Что ж я прорабу скажу, Тюрин?
Бригадир кладет, головы не поворачивая:
-- А скажете -- было так. Пришли -- так было.
Постоял еще Дэр. Видит, убивать его сейчас не будут. Прошелся тихонько,
руки в карманы заложил.
-- Э, Ща -- восемьсот пятьдесят четыре, -- пробурчал. -- Раствора
почему тонкий слой кладешь?
На ком-то надо отыграться. У Шухова ни к перекосам, ни к швам не
подкопаешься -- так вот раствор тонок.
-- Дозвольте заметить, -- прошепелявил он, а с насмешечкой: -- что,
если слой толстый сейчас ложить, весной эта ТЭЦ потечет вся.
-- Ты -- каменщик и слушай, что тебе десятник говорит, -- нахмурился
Дэр и щеки поднадул, привычка у него такая.
Ну, кой-где, может, и тонко, можно бы и потолще, да ведь это если
класть не зимой, а по-человечески. Надо ж и людей пожалеть. Выработка нужна.
Да чего объяснять, если человек не понимает!
И пошел Дэр по трапу тихо.
-- Вы мне подъемник наладьте! -- бригадир ему со стены вослед. -- Что
мы -- ишаки? На второй этаж шлакоблоки вручную!
-- Тебе подъем оплачивают, -- Дэр ему с трапа, но смирно.
-- "На тачках"? А ну, возьмите тачку, прокатите по трапу. "На носилках"
оплачивайте!
-- Да что мне, жалко? Не проведет бухгалтерия "на носилках".
-- Бухгалтерия! У меня вся бригада работает, чтоб четырех каменщиков
обслужить. Сколько я заработаю?
Кричит бригадир, а сам кладет без отрыву.
-- Раство-ор! -- кричит вниз.
-- Раство-ор! -- перенимает Шухов. ВсЈ подровняли на третьем ряду, а на
четвертом и развернуться. Надо б шнур на рядок вверх перетянуть, да живет и
так, рядок без шнура прогоним.
Пошел себе Дэр по полю, съежился. В контору, греться. Неприютно ему
небось. А и думать надо, прежде чем на такого волка идти, как Тюрин. С
такими бригадирами он бы ладил, ему б и хлопот ни о чем: горбить не требуют,
пайка высокая, живет в кабине отдельной -- чего еще? Так ум выставляет.
Пришли снизу, говорят -- и прораб по электромонтажным ушел, и монтер
ушел -- нельзя подъемника наладить.
Значит, ишачь!
Сколько Шухов производств повидал, техника эта или сама ломается, или
зэки ее ломают. Бревнотаску ломали: в цепь дрын вставят и поднажмут. Чтоб
отдохнуть. Балан-то велят к балану класть, не разогнешься.
-- Шлакоблоков! Шлакоблоков! -- кричит бригадир, разошелся. И в мать
их, и в мать, подбросчиков и подносчиков.
-- Павло спрашивает, с раствором как? -- снизу шумят.
-- Разводить как!
-- Так разведенного пол-ящика!
-- Значит, еще ящик!
Ну, заваруха! Пятый ряд погнали. То, скрючимшись, первый гнали, а
сейчас уж под грудь, гляди! Да еще б их не гнать, как ни окон, ни дверей,
глухих две стены на смычку и шлакоблоков вдоволь. И надо б шнур перетянуть,
да поздно.
-- Восемьдесят вторая инструменты сдавать понесла, -- Гопчик докладает.
Бригадир на него только глазами сверкнул.
-- Свое дело знай, сморчок! Таскай кирпичи!
Оглянулся Шухов. Да, солнышко на заходе. С краснинкой заходит и в туман
вроде бы седенький. А разогнались -- лучше не надо. Теперь уж пятый начали
-- пятый и кончить. Подровнять.
Подносчики -- как лошади запышенные. Кавторанг даже посерел. Ему ведь
лет, кавторангу, сорок не сорок, а около.
Холод градусы набирает. Руки в работе, а пальцы все ж поламывает сквозь
рукавички худые. И в левый валенок мороза натягивает. Топ-топ им Шухов,
топ-топ.
К стене теперь нагибаться не надо стало, а вот за шлакоблоками --
поломай спину за каждым, да еще за каждой ложкой раствора.
-- Ребята! Ребята! -- Шухов теребит. -- Вы бы мне шлакоблоки на стенку!
на стенку подымали!
Уж кавторанг и рад бы, да нет сил. Непривычный он. А Алешка:
-- Хорошо, Иван Денисыч. Куда класть -- покажите.
Безотказный этот Алешка, о чем его ни попроси. Каб все на свете такие
были, и Шухов бы был такой. Если человек просит -- отчего не пособить? Это
верно у них.
По всей зоне и до ТЭЦ ясно донеслось: об рельс звонят. СъЈм! Прихватил
с раствором. Эх, расстарались!...
-- Давай раствор! Давай раствор! -- кричит бригадир.
А там ящик новый только заделан! Теперь -- класть, выхода нет: если
ящика не выбрать, завтра весь тот ящик к свиньям разбивай, раствор
окаменеет, его киркой не выколупнешь.
-- Ну, не удай, братцы! -- Шухов кличет.
Кильдигс злой стал. Не любит авралов. У них в Латвии, говорит, работали
все потихоньку, и богатые все были. А жмет и он, куда денешься!
Снизу Павло прибежал, в носилки впрягшись, и мастерок в руке. И тоже
класть. В пять мастерков.
Теперь только стыки успевай заделывать! Заране глазом умерит Шухов,
какой ему кирпич на стык, и Алешке молоток подталкивает:
-- На, теши мне, теши!
Быстро -- хорошо не бывает. Сейчас, как все за быстротой погнались,
Шухов уж не гонит, а стену доглядает. Сеньку налево перетолкнул, сам --
направо, к главному углу. Сейчас, если стену напустить или угол завалить --
это про'пасть, завтра на полдня работы.
-- Стой! -- Павло от кирпича отбил, сам его поправляет. А оттуда, с
угла, глядь -- у Сеньки вроде прогибик получается. К Сеньке кинулся, двумя
кирпичами направил.
Кавторанг припер носилки, как мерин добрый.
-- Еще, -- кричит, -- носилок двое!
С ног уж валится кавторанг, а тянет. Такой мерин и у Шухова был до
колхоза, Шухов-то его приберегал, а в чужих руках подрезался он живо. И
шкуру с его сняли.
Солнце и закрайком верхним за землю ушло. Теперь уж и без Гопчика
видать: не только все бригады инструмент отнесли, а валом повалил народ к
вахте. (Сразу после звонка никто не выходит, дурных нет мерзнуть там. Сидят
все в обогревалках. Но настает такой момент, что сговариваются бригадиры, и
все бригады вместе сыпят. Если не договориться, так это ж такой злоупорный
народ, арестанты, -- друг друга пересиживая, будут до полуночи в
обогревалках сидеть.)
Опамятовался и бригадир, сам видит, что перепозднился. Уж
инструментальщик, наверно, его в десять матов обкладывает.
-- Эх, -- кричит, -- дерьма не жалко! Подносчики! Катите вниз, большой
ящик выскребайте, и что наберете -- отнесите в яму вон ту и сверху снегом
присыпьте, чтоб не видно! А ты, Павло, бери двоих, инструмент собирай, тащи
сдавать. Я тебе с Гопчиком три мастерка дошлю, вот эту пару носилок
последнюю выложим.
Накинулись. Молоток у Шухова забрали, шнур отвязали. Подносчики,
подбросчики -- все убегли вниз в растворную, делать им больше тут нечего.
Остались сверху каменщиков трое -- Кильдигс, Клевшин да Шухов. Бригадир
ходит, обсматривает, сколько выложили. Доволен.
-- Хорошо положили, а? За полдня. Без подъемника, без фуЈмника.
Шухов видит -- у Кильдигса в корытце мало осталось. Тужит Шухов -- в
инструменталке бригадира бы не ругали за мастерки.
-- Слышь, ребята, -- Шухов доник, -- мастерки-то несите Гопчику, мой --
несчитанный, сдавать не надо, я им доложу.
Смеется бригадир:
-- Ну как тебя на свободу отпускать? Без тебя ж тюрьма плакать будет!
Смеется и Шухов. Кладет.
Унес Кильдигс мастерки. Сенька Шухову шлакоблоки подса'вывает, раствор
Кильдигсов сюда в корытце перевалили.
Побежал Гопчик через все поле к инструменталке, Павла догонять. И 104-я
сама пошла через поле, без бригадира. Бригадир -- сила, но конвой -- сила
посильней. Перепишут опоздавших -- и в кондей.
Грозно сгустело у вахты. Все собрались. Кажись, что и конвой вышел --
пересчитывают.
(Считают два раза при выходе: один раз при закрытых воротах, чтоб
знать, что можно ворота открыть; второй раз -- сквозь открытые ворота
пропуская. А если померещится еще не так -- и за воротами считают.)
-- Драть его в лоб с раствором! -- машет бригадир. -- Выкидывай его
через стенку!
-- Иди, бригадир! Иди, ты там нужней! -- (Зовет Шухов его Андрей
Прокофьевичем, но сейчас работой своей он с бригадиром сравнялся. Не то чтоб
думал так: "Вот я сравнялся", а просто чует, что так.) И шутит вслед
бригадиру, широким шагом сходящему по трапу: -- Что, гадство, день рабочий
такой короткий? Только до работы припадешь -- уж и съЈм!
Остались вдвоем с глухим. С этим много не поговоришь, да с ним и
говорить незачем: он всех умней, без слов понимает.
Шлеп раствор! Шлеп шлакоблок! Притиснули. Проверили. Раствор.
Шлакоблок. Раствор. Шлакоблок...
Кажется, и бригадир велел -- раствору не жалеть, за стенку его -- и
побегли. Но так устроен Шухов по-дурацкому, и никак его отучить не могут:
всякую вещь и труд всякий жалеет он, чтоб зря не гинули.
Раствор! Шлакоблок! Раствор! Шлакоблок!
-- Кончили, мать твою за ногу! -- Сенька кричит. -- Айда!
Носилки схватил -- и по трапу.
А Шухов, хоть там его сейчас конвой псами трави, отбежал по площадке
назад, глянул. Ничего. Теперь подбежал -- и через стенку, слева, справа. Эх,
глаз -- ватерпас! Ровно! Еще рука не старится.
Побежал по трапу.
Сенька -- из растворной и по пригорку бегом.
-- Ну! Ну! -- оборачивается.
-- Беги, я сейчас! -- Шухов машет.
А сам -- в растворную. Мастерка так просто бросить нельзя. Может,
завтра Шухов не выйдет, может, бригаду на Соцгородок затурнут, может, сюда
еще полгода не попадешь -- а мастерок пропадай? Зана'чить так заначить!
В растворной все печи погашены. Темно. Страшно. Не то страшно, что
темно, а что ушли все, недосчитаются его одного на вахте, и бить будет
конвой.
А все ж зырь-зырь, довидел камень здоровый в углу, отвалил его, под
него мастерок подсунул и накрыл. Порядок!
Автор: Александр Солженицын Апрель 1968 г.
* Подготовка электронного текста для некоммерческого распространения --
С. Виницкий. http://lib.ru